Тайна «Ночного дозора» - Страница 7

— И что он ответил? — усмехаясь, спросил Старыгин.

Он не любил начальника службы безопасности Евгения Ивановича Легова и не считал нужным это скрывать, поскольку тому были веские основания.

Нельзя сказать, что раньше их отношения были безоблачными, Евгений Иванович был не таким человеком, чтобы общаться со всеми запанибрата. Хоть внешность у него была самая безобидная — небольшого роста, круглая лысая голова покоится прямо на плечах, настолько коротка шея, маленькие детские ручки… Но каждый, кто хоть раз заглянул в глаза Легову, сразу понимал, что перед ним человек решительный, который твердо знает, чего хочет, и использует любые средства, чтобы достигнуть своей цели.

Менее года назад Старыгин имел несчастье в этом убедиться. Сейчас он вздрогнул, как будто повеяло холодом. Да не из окна, выходившего на набережную Невы, где синее неяркое, словно вылинявшее, апрельское небо отражалось в воде, не полностью освобожденной ото льда, а из глубины веков. Он вспомнил тот кошмар, в котором находился десять дней, когда из Эрмитажа пропала одна из картин Леонардо да Винчи бесценная «Мадонна Литта». До сих пор Старыгин не понимает, как удалось сохранить все в тайне те несколько дней, пока искали картину. Но Легов тогда повел себя далеко не лучшим образом <См, роман Н. Александровой «Ад да Винчи». СПб., 2005.> …

— Да что он ответил! — махнула рукой Лидия Александровна. — Сказать-то нечего! Плохо работает охрана, вот что я скажу! Ну стоит у них контур этот на входе, так все подряд идут — и ни у кого не звенит. Тут уж если кто пулемет понесет или прямо на танке поедет, тогда может трезвон начнется. А на ключи, к примеру, не реагирует прибор.., я раз пошла через тот вход с ключами, так хоть бы что! Так и с ножом — протащила она его как-то. А могла ведь и баллончик с кислотой пронести. Как представлю — мороз по коже.

Старыгин согласно кивнул, вспоминая, как в аэропорту такой же контур срабатывает от ключей, мобильных телефонов, даже от металлических набоек на обуви, а в Париже его долго не хотели пускать в часовню Сен-Шапель, потому что за подкладкой кармана оказалась фольга от жевательной резинки.

— Одно слово — безобразие у нас творится! в запале продолжала служительница. — Три года назад, помните, картину украли из отдела французской живописи?

— Помню, «Бассейн в гареме», — ответил Старыгин, — среди бела дня вынесли, и до сих пор не нашли ее, ни слуху ни духу…

— Вот когда я про ту картину упомянула, как начал Легов на меня орать! — призналась служительница. — Вы, говорит, свои обязанности не выполняете, на работе спите. И за свою, говорит, преступную халатность вы еще ответите перед руководством. Я говорю — хорошенькая история, я, пожилая женщина, все-таки заметила неладное и хоть что-то предотвратила, а ваш-то охранник куда смотрел? А с этим, Легов отвечает, я сам разберусь, вы не вмешивайтесь не в свое дело.

— Хам какой! — не выдержал Старыгин.

— Вот-вот. И я тогда очень на него рассердилась и не показала ему вот это, — Лидия Александровна огляделась по сторонам, хотя в комнате кроме них никого не было, и достала из кармана сложенную вчетверо желтоватую бумажку.

Еще раз оглянувшись, она расправила бумажку, и Старыгин удивленно ахнул. Перед ним был схематичный рисунок «Ночного дозора». Фигуры на переднем плане были обведены контурами, причем не просто так — палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек… Нет, рисунок был сделан вполне профессионально, чья-то твердая рука одним уверенным росчерком карандаша изобразила две центральные фигуры — капитана и лейтенанта, за ними рослого, плечистого знаменосца, еще одного импозантного стрелка с мушкетом слева, что на картине изображен в красном, затем силуэт девочки, чья фигурка видна из-за мужчины в красном костюме, а справа от лейтенанта, почти в самом углу картины контур стрелка в шляпе с пышным белым воротником. И еще слева силуэт бравого сержанта с алебардой и в каске. Всего Старыгин насчитал на рисунке восемь силуэтов. Каждый был обозначен своим номером, но номера эти шли не по порядку — от одного до восьми, а вразбивку — третий, девятый, двенадцатый.., двадцатый… Один номер был неразборчив — не то 13, не то 15.

— Что это? — сам того не сознавая, Старыгин понизил голос. — Откуда это у вас?

— Вы не представляете! — прошептала в ответ Лидия Александровна. — Как только началась вся эта суматоха, то есть когда охранник ту маньячку скрутил, все бросились к картине. А меня ноги не держат, я так и села на пол. И вдруг подходит ко мне один мужчина, подняться помог, на стул бережно усадил, спросил, как себя чувствую. Я отдышалась немножко — ничего, говорю, спасибо вам, все в порядке. А он тогда сует мне эту бумажку-это, говорит, у той несчастной из кармана выпало, когда вы с ней боролись. Я взяла машинально, а пока развернула бумажку — его и след простыл.

— Не нашли его среди публики потом?

— Куда там! Понабежала охрана, всех нас как свидетелей опросили наскоро, потом посетителей отпустили, а со мной уже Легов стал разговаривать — ну, про это вы знаете. Только того мужчины среди посетителей уже не было.

— А как он выглядел? — сам не зная зачем, продолжал спрашивать Старыгин.

— Прилично, — твердо ответила служительница, — средних лет, с бородкой, одет аккуратно во что-то красное — не то свитер, не то куртка.., не помню. Наверное, решил уйти, чтобы потом на допросы не таскали, вот и отдал мне бумагу эту.

— А вы?

— А я так на Легова рассердилась, что вначале про бумажку эту и забыла совсем! — призналась Лидия Александровна. — А потом уж вернулась, можно, говорю? А он как рявкнет — не мешайте работать! Не видите — я занят! Вы, говорит, не одна у меня на очереди! Ну, я и пошла себе. А потом как раз это случилось, та женщина из окна выбросилась… Ну ясно, ненормальная… И думаю, что какая теперь разница? Ну зарисовала эта сумасшедшая схему себе на бумажке, кто знает, что у таких в голове творится? Все равно ведь ее уж и нет на свете? И картину, кажется, не сильно повредили. А к Легову я больше ни за что не пойду, мне уже и так хватило! Он теперь злющий такой — еще бы, неприятности будут, не уследил…